к.т.н. Харчевников А. Т.

 

СМЕРТЕЛЬНА ПЕТЛЯ РОССИИ

 

 Продолжим описание ЧЭФ «капитализм» в кратком адаптивном изложении в форме дайджеста соответствующих глав второго раздела «Полилогии современного мира».

 

Часть 8. Капитализм как «политическая экономия».

Чем ближе к современности, тем теоретические продвижения становятся сложней уже по сле­дующим причинам. Во-первых, сам мир объективно становится все более сложным и взаимоувязанным. Во-вторых, чем ближе к современности, тем толще и прочней идеологические наслоения и больше нетерпеливой страстности в по­нимании происходящего уже сейчас. Но в эндогенном анализе даётся только теоретические представления и лишь только о выс­шей, весьма абстрактной логике (и самых фундаментальных струк­турах и переходах), далеко не исчерпывающих куда более богатых оснований истории, ее сложной логики, тем паче современности.

Единственная известная «акультурная», не обусловленная собственно культурой,  теория эндогенной фор­мы, т.е. критическая, парадоксальная, революци­онная теория исторически нового критического же состояния, — это, напомним, и есть гомогенная теория капитализма Маркса, «Капитал». На фоне сторонников буржуазных политэкономий Маркс дал теорию идеального типа «реального капитализма» тогдашнего времени только с одним, восходящим трендом. Поскольку же мно­гое в контексте «Капитала» известно современному читателю, то в настоящем разделе лишь о скупой сути теории.

В теоретическом понимании эндоген­ных форм категорически отбрасывается всякая социально-поли­тическая прагматика и речь идет толь­ко о материальном (производственном) содержании этих форм как критических, преодолеваемых состояний. Причем эти про­рывы (восходящие тренды) реализуются не автоматически-де­терминистски по упрощенной формуле одной зависимости от развития производительных сил, а всегда полипричинно и по мере складыва­ния всей совокупности исторических обстоятельств, давления внутренней и внешней социальной среды, все более влиятельной «миросистемности» и пр. Но вот это-то уже никак не дело теории эндогенной формы. Соответственно Марксов капитализм - это и не ранний, и не средний, и не современный, и не английский, и не российский и пр., а простой, предельно критически «чистый», элементарный («идеальный тип»), метафорично означаемый нами как «вульгарный» капитализм середины XIX в., рано или поздно неизбежно преодолеваемый, адаптирующийся и т.д.

Причем Маркс, не фиксируя того, опять напомним, ограничил­ся исключительно и только прорывной («катастрофически-спаси­тельной») ветвью из всего поля траекторий где-то зревшей бифур­кации. Но в нынешней идейной ситуации требуется постоянное об­ращение к фону «общих вопросов».

Тем не менее и все касаемое и капитализма, и «Капитала», да и всего прочего, мы рассматри­ваем не с уже давно прозрачной либерально-«марксистской», а со «смутной» полилогической, самой «невероятной» позиции. Это кризис всего со­временного мира, в гетерархичной бифуркации включающий и самую «невероятную», спасительную траекторию восходящего преодоления уже посткапиталистической (недокапиталистиче­ской), плановой (линейной) формы, даже если возможность это­го преодоления сместилась, к примеру, из обвалившегося «соц­лагеря» в Китай или оно вообще не состоится и мир рухнет.

Пожалуй, все крупные социальные мыслители, независимо от мировоззрения (христианского, патриархального, буржуазного, коммунистического и пр. с массой разновидностей), рассматрива­ли революционный процесс преодоления феодализма и утвержде­ния капитализма. При этом выделялось и великое множество ме­тафор, образно выражающих суть этой колоссальной и весьма про­тяженной революционной полосы истории.

Все это и есть, с од­ной стороны, проявления исторической и логической определенно­сти перемен, с другой стороны, отражения со­держательной колоссальности, многомерности, многоаспектности, полипричинности этих же перемен, а также, конечно, и идеологических пристрастий. Но теперь «Полилогия» на все это смотрит и несколько иначе.

Революционной (критической, парадоксальной), даже, можно сказать, восходяще-капиталистической теорией феодализма мог­ла бы быть вовсе не какая бы то ни было экономическая теория, а только доселе неизвестная, эзотерическая теория автаркии, т.е. теория предельно­сти господства натуральной системы, доминирующей собствен­ности на «пространство производства» с преодолевающей рево­люционной тенденцией (трендом) исторически определенного обобществления производства этого же «пространства производ­ства». Такая теория до сих пор, как скажем, в отношении религиозно­го начала того же процесса - «Дух капитализма» М. Вебера, как уже не раз отмечалось, начисто отсутствует. В начавшемся смитианством экономическом русле даже при его эмпирической революционности  на теорию преодолеваемой формы нет и намёка. Как и сейчас.

Это-то и была бы критическая теория господства натуросчета, территориальной иерархии, так сказать, гегемонии «территориалов» с трендом обобществления «пространства производства» (ее эскиз выше был дан).

 

8.1. О капиталистическом тренде.

В революционно-научном (но, конечно, не идеологиче­ском или эмпирико-научном) смысле феодализм преодолевался (или, что ближе и попопулярней - «строился капитализм») абсо­лютно стихийно. Разумеется, к примеру, знаменитые императив­ные афоризмы тех времен laissez faire (свобода торговли) и laissez passer (свобода передвижения) в негатив­ной форме, безусловно, выражали восходящий процесс (хотя за­одно и «вседозволенность»). Но никакого теоретического материа­ла за ними совершенно не было, да и сами они были абстрактно-освободительными (строго говоря, то же «невмешательство» (laissez faire) равно действенно для предпринимателя и для бандита). В процессе идеологического обеспечения преодоления феодализма участвовали многие величайшие умы, но с современной, так ска­зать, минимально научной точки зрения, опять повторю, даже намеков на действительные теории не получалось.

Революционной теории не было, однако это совсем не тождественно революционному идеологическому процессу; то­му же релевантному «духу протестантизма или капитализма», точ­нее, конечно, самой практике процесса капитализации. Но пото­му ж на самом деле и ранее упомянутые метафоры индустриали­зации, массовизации, товаризации, индивидуализации, экономизации и пр. выражают разные аспекты постнатурализации, обоб­ществления пространства производства (эндогенно), т.е., снятия (а не ликвидации) натуральности, но и ликвидации автаркической доминанты, господства, или узурпации «производящей террито­рии». А вот эти три слова (собственно, до сих пор) и скрывают за собой весь эзотерический, скрытый язык критической теории автаркии, «политической географии», во всем ее семантическо-смысловом объеме. Но все это, что говорится, задним числом.

С середины второго тысячелетия эндогенно передовые обще­ства вступали в полосу истории, когда на смену территориаль­ным, неуловимым, а потому и религиозно мистифицируемым, до сей поры ускользаемым «основаниям» стали пробиваться наибо­лее «механичные» производственные, а именно уважаемые эконо­мические отношения. Особо следует подчеркнуть, не только и не столько индустриальный труд, сколько сам тип труда и отношений. В от­влечении от исполинских идеологических толщ, интеллектуаль­ные сдвиги, обуславливаемые этими социальными тенденциями, сказались сначала на естественно-научной картине мира (в сфе­рах, всегда несколько более свободных от идеологии, хотя и су­щественно опосредствуемых именно общественными перемена­ми). Здесь, крайне схематично говоря, опираясь на заделы Ко­перника, Кеплера, Галилея и др., основы этой картины заложил, кстати, будущий директор монетного двора капитализируемой Англии И. Ньютон в виде классической механики. Эти «базисные идеализации классического естествознания, его механистических представлений в логико-понятийной, следовательно многократно опосредствованной форме, отражают в конечном счете, механи­ческую стадию развития... производства» (Л.А. Микешина). Вопреки расхожим мнениям о «простоте» классической механики, этот восходящий, революционный переворот происходил при участии десятков великих умов в течении около полутора столетий, с «итогом», окончательно подведённых  И. Ньютоном.

С известным и даже, можно сказать, огромным, отставанием шел процесс освоения этой стадии и в тогдашней социологии, в русле тогда прежде всего экономической мысли. (Поэтому можно себе представить ближайшие судьбы обществоведения, если после классической механики в естествознании произошли грандиоз­нейшие изменения.) Но до подлинного торжества «механических» (экономических) отношений в обществе, до их развитого и тем бо­лее обнаруживающего уже свою ограниченность (кризисность) со­стояния было еще очень далеко. А для постижений еще нужны бы­ли заделы корифеев буржуазной политэкономии, особенно Ф. Кенэ, А. Смита, Д. Рикардо. Но напомню, что они так и не смогли пре­одолеть публичную экзотерию (внешность, «хозяйственность») воззрений, т.е. фактически сразу тогдашняя политэкономия ста­новилась хозяйственно-экзотерической и идеологической формой, или «интеллигентским», научным (хозяйственным) ядром идеологии самого же капитализма. Как-никак, но это первая в истории нере­лигиозная идеология, а также уже научная, профессиональная экзотерия данной системы, по сути публичная и лишённая глубинных истоков «научных тайн материи» (к нашему времени выступающая во всех формах экономиксов).

В результате, если, конечно, здесь не считать философии (куль­туры мышления), социально-политической мысли и т.д., как раз Маркс и стал Ньютонам, социологии, открыв в основаниях жизни общества самый логически (но, конечно, не типолого-исторически) простой, «механический» (экономический) тип движения и законы квазистабильного критического состояния общества, построенного на господстве именно этого «механического» типа движения или, как писал Ленин, построенного «на обмене». Как бы теперь могли сказать, обмене в безадресной «сети». Только в отличие от теории Ньютона, неумолимо тоже революционной, интеллектуально-кри­тической (по отношению к предшествовавшим, господствовав­шим, прежде всего геоцентрическим, воззрениям), теория Маркса, как социальная, еще и парадоксальна, объективно-критична (по отношению к данному устройству социального мира, преодоле­вающего в восходящем тренде отжившие состояния с несоизме­римо большей скоростью, нежели это происходит в космофизическом мире). Соответственно эта же революционная теория «авто­матически» стала критикой идеологии и обслуживающей её науки этой системы, т.е. прежде всего тогдашней (буржуазной) полити­ческой экономии, научного ядра «товарного фетишизма», а в до­минирующей сути даже и всех будущих «экономиксов».

В ряду эндогенных форм, на теории капитализма как единственной и наиболее разработанной, часто упоминаемой в данной работе в качестве образца фундаментальной теории, правда, всего лишь одного среза в развитии общества, созданной К. Марксом, по вполне понятным причинам, остановим­ся кратко.

 

8.2. Объект собственности.

Итак, капитализм суть система с уже общественной собствен­ностью и на общую жизнь, и на работников, и на территорию как пространство производства, т.е. с необратимо снятыми (эн­догенно) культурно-родовыми, демографическими, территори­альными производственными отношениями, выступающими те­перь как снятые деформации («инфраструктуры» со своими же ультраструктурами или институтами) под искажающим «освеще­нием» новой господствующей собственности, теперь в ее полной красе как частной собственности именно на средства производ­ства, как узурпации логически самого простого объекта обстоя­тельств производства.

Соответственно господствующую, все «освещающую» (доминирующую) форму производства составляют экономические, то­варно-денежные отношения в их же высшей исторической фор­ме доминирующего, или развитого, рынка в его эндогенном и субъектном понимании как господства частной собственности на средства производства, как объективного торжества капитала. Но прежде чем рассматривать капитал, т.е. саму преходящую господствующую форму, Маркс в первом отделе «Капитала», не рефлексируя того, и рассматривает не что иное, как веществен­но-продуктовое базовое взаимодействие (товар), в его абстракт­ной «объективной нереальности» рыночной «игры», социально-нейтральной, естественной противоречивости, как один объек­тивно-логический тип хаоса, суеты или социальной симметрии.

 

8.3. Симметрия - вещественно-продуктовое взаимодействие, товар, богатство, топонимика и экономрасчёт.

Вещественно-продуктовому взаимодействию свойственно продуктовое разделение труда, состоящее в единстве и различии деятельности уже по созданию вещественных продуктов, что на­ходит свое выражение в агентах вещественного производства как обособленных («атомизированных») товаропроизводителей, вооб­ще говоря, их безразличной внутренней «природы» от «кустаря-одиночки» до концерна. «Вещественное производство» - это все то же самое «производство и воспроизводство действительной жиз­ни», но объективно существующее (и взятое) в своем гомогенном срезе производства, распределения, обмена и потребления вещей. Вазовым механизмом здесь является обмен.

Если в органическом, социально-биологическом взаимодействии богатство - процесс (общая жизнь, телесно-духовное здоровье), то же - в местном взаимодействии (натуральные занятия, «живущая» местность, трудоосвоенное натуральное богатство, «оживотворенное» пространство производства), а в демографическом взаимодействии богатство профессионально-деятельностно (профессионально-образовательный потенциал, трудовые ресурсы), хотя и псевдовещно (ра­ботник), то в вещественно-продуктовом взаимодействии богатство — это самая логически простая внешняя вещь, овеществленный труд, а в совокупности - самое простое, прямо скажем, далеко не «божест­венное социальное», а именно вещественное богатство. И не более того.

В элементарной форме это потребительная стоимость (полез­ная вещь) или, как объект обстоятельств и отношений производства, средства производства жизненного или производительного назначе­ния. В обмене потребительных стоимостей последние выступают в общественной форме элементарного отношения, товара, с его стои­мостью, как субстанцией этого типа гомогенной ценности (основы «смысла»), заключающей в себе необходимый труд производства то­вара.

В отличие от социально-биологического, демографического и местного взаимодействий, с их материальными знаками нечислен­ной «номенклатуры» (в сферах антропонимики, трудонимики, топо­нимики) и неотделимостью от людей (кратко - имена, дипломы, про­писка), в вещественно-продуктовом взаимодействии материально-знаковое отношение само универсально овеществляется в деньгах, выражающих в ценах стоимость товаров. «Номенклатурой» самих знаков здесь фактически является обычная, мономерная числовая ось, пронизывающая все денежное хозяйство, всю сферу товаронимики, экономического расчета или маркетинга (основного хозяйст­венного, рационального аспекта поведения агентов производства).

Таким образом «товарное производство», как ЧЭФ «капитализм», в целом может быть представлено следующим  воспроизводственным процессом ( так называемая, марксова «формула капитализма»):

- «деньги» - «товар» … «производство» … «товар «штрих»»* - «деньги «штрих»»* - и т. д.

Если же использовать формульные обозначения, то эта запись примет вид:

 

          (1.5)    – Д – Т …П… Т* − Д* − Т …П… Т** – Д** −,      М:ТО;

 

где   Т - воспроизводимый объект «товар»;   Д -  «эквивалент» в «промежутках» между циклами производства «деньги»; П – знак «производства», звездочкой «*» отмечен воспроизведённый объект;  М:ТО - механизм взаимодействия  агентов производства «товарообмен».

Кроме обозначенных, к основным характеристикам ЧЭФ «капитализм» следует отнести: воспроизводимый базовый объект, - «средства производства» (товар, вещь) (Т);   механизм взаимодействия  агентов производства, - «товарообмен» (М:ТО); «эквивалент» в «промежутках» между циклами производства,  - «деньги» (Д), (сфера - «товаронимика»); богатство, - «вещественное богатство»; собственность (как доминирующая собственность - асимметрия), - «частная собственность на средства производства»;  градация, базирующаяся на данной форме, - «Капиталистическое общество» («Капитализм»).

Опять же заметим, что никаких механических границ между «вещественным», «натуральным», а равно «органическим» и «демографическим» производством нет и быть не может, ибо это даже не «слои», а качественно разные, ортогональные базовые, объективно-логические срезы всегда одного неоднородного, но и целостного, «производства и воспроизводства непосредственной жизни».

Фазы, или виды, движений товарного взаимодействия есть логически однопорядковые «производство, распределение, обмен, и потребление»), но «ведущая роль» (примат) за «обменом».

 

8.4. «Закон стоимости» как концентрированное выражение товарного равновесия «вещественного производства».

Концентрированным выражением симметрии вещественно-продуктового взаимодействия, гомогенно абстрактного товарного равно­весия «вещественного производства», является «закон стоимости», ут­верждающий, что обмен товарами происходит в соответствии с об­щественно необходимыми затратами на их производство, выражен­ными абстрактной («количественной») стороной труда. В это же равновесие включается и движение самих денег (безразлично, суб­станционально-овеществленных как «третий товар» с внутренней стоимостью или как общественно признанных и защищаемых госу­дарством просто символических знаков стоимости). Вероятно, именно овеществленность знаков в деньгах, их объективная униформность («считабельность», «одинаковость» и пр.), отделимость от самих дви­жущихся потребительных стоимостей и послужили еще одной из при­чин того, что из всей гетерогенной совокупности производственных отношений только товарно-денежные (экономические) и оказались строго изученными (и затем поразившими вещизмом и числом все наше мышление).

Семантика Марксова товара (т.е. описание данного взаимодейст­вия), конечно, несоразмерно больше, чем изложенная здесь. Это двой­ственный характер труда, рабочее время, формы стоимости, процесс обмена, акты купли-продажи, обращение, метаморфоз товара, функ­ции денег и пр. Всё это предполагаем достаточно хорошо известным. Хо­тя, стоит заметить, даже в лучших изложениях теории Маркса (по его же «вине» рефлексивной недосказанности) товар последовательно не рассматривается как именно абстрактная и только гомогенная соци­альная симметрия, «нереальная объективность», нигде и никогда не существующая сама по себе. Но, даже сильнейшие теоретики, можно сказать, совершенно не воспринимают саму логику всякой базовой социальной симметрии. Продолжаются «разоблачения» Маркса без малейших попыток генерализаций.

Однако как и любое другое базовое взаимо­действие, вещественно-продуктовое взаимодействие суть только аб­страктный объективно-логический тип хаоса, «игры», суеты или сим­метрии, т.е. объективно, как таковое, само по себе нигде и никогда не существующее, а существующее только в определенной форме в данном случае экономических же производственных отношений и всегда в условиях некоторой господствующей формы собственности. В условиях эндогенного капитализма этой, уже асимметричной, фор­мой господствующей собственности и является ограниченная (част­ная) собственность на средства производства, т.е. на базовый объект обстоятельств  производства, имманентный именно самому же вещественно-продуктовому базовому взаимодействию.

 

8.5. Капитал как асимметрия вещественно-продуктовых производственных отношений.

Общественная форма частной собственности на средства про­изводства, основное производственное отношение, капитал, поро­ждает производственное принуждение (уже не животный страх и физическая сила или диктат и повинность) как экономическое от­ношение, именуемое отношением эксплуатации (в этом ее самом узком и строгом смысле). Невинный, социально-нейтральный (без присвоения результатов чужого труда) товар, будучи предоставлен в господствующей форме самому себе (как всякая симметрия) пре­вращается в асимметрию, в данном случае имущих средства про­изводства и имущих лишь свою рабочую силу. Основной «мотив» производства, его внутренняя, скрытая (эзотерическая) объективная цель, представляет собой прирост капитала как производственной пози­ции собственника в известной форме максимального извлечения прибавочной стоимости за счет наемного труда, соединяемого ка­питалом с  обстоятельствами производства, т.е. со средствами про­изводства, в этой форме и находящимися в частной собственности. Причем «мотив» этот в основе своей является сокрытым, дологическим, ибо объективная ценность всегда заключена в не являю­щейся форме самого труда, здесь лишь внешне овеществляемого. (И, конечно, «мотив» этот не абсолютен, ибо жизнь бесконечномер­на, но гомогенно доминантен в этой форме производства.) Симмет­рия вещественно-продуктового взаимодействия никуда не исчеза­ет, купля-продажа рабочей силы (работник здесь выступает в фор­ме носителя покупаемого и продаваемого свойства своего рода «трудоспособной псевдовещи», способности к труду - рабочей силы) осуществляется в эквивалентной форме по ее же стоимости. Но в условиях асимметрии собственности эта рабочая сила оказывается единственным «капиталом» наемного работника. И в совокупном движении всего капиталистического производства «закон стоимо­сти» сохраняет свою силу, но выступает в превращенной форме за­кона цен производства, как уже общее рыночное равновесие.

Природа этого превращения, или общего равновесия,  весьма сложна. Более простая, субъектная сторона дела состоит во внешней, публичной стороне  всего производства. Вся жизнь в любом обществе протекает во внешних, «очевидных» (так или иначе осознаваемых, хозяйственных, мотивированных) формах деятельности и языка (дискурса), далеких от подлинной природы этого общества, ибо дей­ствия людей (агентов производства) есть квазидействия отношений, лишь облаченные в прагматическую, публичную семантику. Стоимость, капитал и пр. как отношения никого не интересуют, а интересуют самые обыденные, житейские хлопоты, товары, деньги, прибыль и пр. Эта сторона находит отменное выражение в словах Маркса на первой же странице третьего тома: «Видоизменения капи­тала, как мы их развиваем в этой книге, шаг за шагом приближают­ся таким образом к той форме, в которой они выступают на поверх­ности общества... в конкуренции и в обыденном сознании самих агентов производства». Вот этой, всем «очевидной», «поверхностно­стью», надо сказать, более чем пышной, собственно, неутомимо и за­нимается вся западная экономическая наука, лишь для солидности накручивая всякие формулы. Обычное научное обслуживание хозяй­ственного процесса данной системы, ее определенного экзотериче­ского, открытого обществу, общего равновесия, в котором все, вплоть до «макропропор­ций», превращено в формы житейских и юридических реалий. Так сказать, политика властей может быть «плохой», но лежащих в основе всего отношений - не касайся. Но вот объективная сторона этого превращения стоимости в цену, прибавочной стоимости в прибыль и прочее сложней. Это уже полилогизация производства.

У Маркса это объясняется прежде всего межотраслевой конкурен­цией, переливом капитала, независимостью прибыли от органического строения и скорости оборота и т.д. Всё это так, но теперь мы видим, что в тени остается именно материальная разнородность, гетерогенность производст­ва. Кратко говоря, материальная суть всех упомянутых «превращений» состоит в том, что в любом реальном производстве имеют место быть и все неэкономические (культурно-родовые, демографические, нату­ральные, технологические и т.д.) структуры и процессы со своим дав­лением, своими диахроническими модулями, темпоритмами, ценно­стями. В силу этой материальной многомерности, кстати, обстоятель­ные формализмы здесь вообще бессмысленны. Вот в виде упомянутых «превращений» и вообще в формах экзотеризации и происходит (точ­нее, конечно, проявляется) их общее взаимосбалансирование в самих недрах жизни, хотя здесь с неизбежной капиталистической, рыночной доминантой (эндогенной типизацией).

Например, в рыночную цену рабочей силы входят, как известно, и расходы на семью. Это обычно связывают со стоимостью воспроизводства рабочей силы в смысле поколений. Формально-то верно, но теоретически кошмарная подмена понятий. Дети рабочего ни при каких, самых расчудесных, обстоя­тельствах не являются рабочей силой данного рабочего, папы или ма­мы их то есть. Здесь имеют место безмерно более глубокие, чем эконо­мические, структуры, процессы, давления, темпоритмы - органичес­кие, демографические, которые тоже не стоят на месте, хотя здесь сняты, деформированы и внешне капитализированы в форме «рынка рабочей силы». Детей, скажем, надо воспитывать, кормить, учить, иг­рать с ними и пр., так что - эти процессы тоже являются свойством «рабочей силы» их папы? Другое дело, что здесь, повторю, все преиму­щественно выступает в орыночненных, капитализированных формах (как при феодализме все феодализировано, при плане все опланировано), но формах совершенно других структур.

 Или, скажем, жилье. Оно, в основном (или обычно, чаше) при капитализме рыночно-платно по природе товарной деформации натуральных структур в форме их особо резкой капиталистической дифференциации. Но суть-то жилья не экономична, глубже, а потому и пробивается эта суть иной раз в виде огромных жилищных долгов населения, часто растущих, а то и способных быть никогда не выплаченными, вопреки всякой экономи­ческой логике (между прочим, практически бесплатное жилье при со­циализме куда более «свое», нежели «долговое»).

В общем все гетерогенное, разнообразное и разнородное «производство и воспроизводство действительной жизни», постраново, конечно, с огромными моди­фикациями (культуризациями), и выступает здесь в форме общего именно рыночного равновесия.

Это рыночное равновесие выражается целым рядом, в принципе бесконечно детализируемых балансов и соотношений: количество денег в обращении; спрос-предложение; оборот капитала; сбереже­ния, инвестиции; потребление, накопления; условия воспроизводст­ва, зарплата, безработица и др. Впрочем, рыночные экономисты все это знают.

Законы рынка - сти­хия, действующая за «спиной» участников производства, впрочем, совершенно такая же стихия, как всякие господствующие производ­ственные отношения. При определенных сдвигах в недрах производ­ства и потребления то же самое рыночное равновесие обнаруживает себя в кризисах весьма разных типов, в «разбалансах» отраслей, в расхождении подвижного потребительского рынка и инертных ин­фраструктур, групп продуктов, труда и капитала, денег и товаров, производства и обновления, самих усложняющихся денежных форм и т.д., т.е. в специфических, как принято говорить, циклических, на­рушениях и (затем) восстановлениях равновесия.

Ленин отмечал, что такое уж «свойство данного строя», таков «полный колебаний характер господства товарной связи, ассо­циации, построенной на конкуренции» (теперь, как мы видим, этот «полный колебаний» порядок уже глобализуется, все более угрожая «последним колебанием»). Основное отношение в итоге порождает и все характерные для этой системы формы нетруда, сверхтруда, па­разитизма, резервной армии труда, относительного перенаселения и пр. Как и в любой системе, но по-своему.

 

8.6. Стратификация капитализма.

По сравне­нию со всеми предшествующими эндогенными формами основная стратификация капитализма наиболее логически проста, чисто классически двухклассова - рабочий класс и буржуазия. И замечено это было давно - «эпоха буржуазии, отличается... тем, что она упро­стила классовые противоречия», сама свела их к черно-белой дихо­томии. Однако понятно при этом и то, что, как писал Ленин, «капитализм не был бы капитализмом, если бы «чистый» пролетариат не был окру­жен массой чрезвычайно пестрых переходных типов, от пролета­рия к полупролетарию... если бы внутри самого пролетариата не было делений на более или менее развитые слои, делений земляче­ских, профессиональных, иногда религиозных и т.п.». Но все эти и тогда, а теперь еще более многообразные «размывы» строения сил капиталистической системы вовсе не отменяют уникально дихотомичную (парную), эндогенно чистую суть ее основной стратификации («класс в себе»), обусловленной самой природой частной собственности на средства производства.

 

8.7. К причинам отсрочки анализа «духа коммунизма».

Сообразно наброскам предыдущих эндогенных форм и про­рывов, следовало бы коснуться смысло-идеологической стороны преодоления капитализма. Но здесь возникают пока (в нашем движении) неодолимые трудности.

Рефлексивно разобраться с тем огромным идеологическим процессом, т.е. разобраться не в его собственных самовыраже­ниях (при всей релевантности никогда не способных быть вполне адекватными), а в его реальных содержаниях, в восходящем пе­реломе ментальности, смыслов бытия, хозяйственной типологии можно только с позиций прояснений кризиса уже следующей формы производства. Но если для всех докапиталистических эн­догенных форм это хотя бы более или менее выполнимое условие, то критической теории социализма (плановой, линейной формы) пока нет и в намеках. Этот «идеальный тип», собственно, и есть предмет следующей, самой обстоятельной, главы всего раздела эндогенной логики. Соответственно и к «духу коммунизма», во­обще к идеологическим коллизиям прорыва или обхода капита­лизма, мы вернемся много ниже, т.е. по мере прояснения еще ряда других теоретических вопросов. Так сказать, «культ» денег достаточно понятен, но следующий «культ» становится прояснимым лишь с анализом следующих же производственных структур и кризиса.

 

8.8. «Закон конца» капитализма.

«Закон конца» капитализма, как формы по мере развития произ­водительных сил и сложения обстоятельств рано или поздно дости­гающей своего предела, обобщенно выражается законом капитали­стического накопления, в частности ростом богатства на одной сто­роне и бедности - на другой (обнищание пролетариата), а равно мо­нополизации. Разумеется, это происходит в исторически эволюцио­нирующем содержании самих уровней бедности и богатства и, главное, в теории - в абстрагировании от всех действительно реаль­ных адаптивных тенденций «социализации», демонополизации. Кро­ме того, эти Марксовы формулы предельности капитализма относят­ся прежде всего и именно к «вульгарному» капитализму, поскольку в последующих адаптациях формы предельности заметно изменились. В связи с чем... вынужденное отступление.

 «Не выполняется закон, ошибся Маркс» - писано-перепи­сано на эту тему невпроворот. Даже не очень-то буржуазно заидеологизированные теоретики попрекал Мар­кса за исторически и логически конкретное выражение давным-давно известного закона разрыва между бедностью и богатством. Но Маркс, хоть и точно этого не выражая, дал теорию только и только прорывной ветви развития тогдашнего капитализма и ди­вергенции (расхождение ветвей развития) в где-то неизбежной бифуркации! И не более того. Что и подтвердилось на все сто. Да и закон разрыва полосами вполне действует и в самом блистательном капитализме, а теперь еще, со всей силой и очевидностью, - в «мировой капиталистической системе».

Маркс, совершивший революционный переворот в общественном созна­нии, точно описал капитализм своего времени. Потому, собственно, теория и подтвердилась, да еще в нескольких направлени­ях: в «облагораживающих» приспособлениях (адаптациях) самого «развитого» капитализма; в растущей «жути» всей мировой капи­талистической системы; в тенденциях «избегания» (в частности, обхода) капиталистического развития; наконец, главное, в реали­зовавшихся на трети планеты прорывах, можно сказать, полного и форсированного преодоления и обхода последовательной капи­талистической «версии» индустриализации. А может быть, что не менее существенно, теория стала по сути единственной признан­ной, даже многими противниками марксизма, опорной «точкой роста» всей мировой социологии в самих ее основаниях. Ведь ни­чего соразмерного ей ни один порядочный мыслитель мира пока не создал. Обидно, конечно, многим, но факт. Железный.

Соответственно основное противоречие эндогенного капитализ­ма - это противоречие между объективным, происходящим в самом производстве обобществлением средств производства и ограни­ченной, необщественной, в данном случае классической частной собственностью на них. Это же и единственный «вывод» «Капитала», без единого дополнительного слова. Так сказать, революционная теория не только не история, но и не утопия.

Поскольку же дать описание этой преходящей, критической формы производства, ее господствующей собственности - значит (вопреки всякому легкомыслию) дать описание всех общественных отношений (тем самым синтезировать адекватный и эзотеричес­кий, скрытый самой природой, язык ее всестороннего описания), то Маркс это и делает в де­тальном анализе всех основных разрезов движения капиталисти­ческого общества, производства и воспроизводства капитала, про­изводительного, торгового, ссудного, земельного, фиктивного. Ведь основной интеллектуальный объем теории в статике структуры, а не в «лаконичном» тренде. Но, напомним, это и в основном пара­доксальный язык (аномальная, капиталистическая форма, но в том числе скрытно и вполне нормальных базовых явлений «ве­щественного производства»).

Нашли свое некоторое (весьма приближенное, беглое) выраже­ние и снятые производственные отношения, т.е., можно сказать, интуитивно, дотеоретически. Так, это деформация культурно-ро­довых (семья, духовная жизнь, условия быта и труда); демогра­фических (образование, неграмотность, безработица, перенаселе­ние и пр.) отношений. Капиталистическая деформация снятых территориальных отношений проявляется отчасти в теории ренты, а особо в характеристиках частной собственности на строи­тельные и городские участки, места разработки ископаемых и т.д. Земля и недра по своей природе никакой стоимости не обретают, но в форме псевдосредств производства могут быть частными, обретать рыночную цену.

Теперь многое из этого снятого принято аморфно относить к «социальному», а потому же, кстати, здравоохранение, детские учреждения, водоснабжение и канализация, дорожное строи­тельство, электроэнергетика и др. регулируются в развитых ка­питалистических странах все менее рыночными методами, хотя и с их сохраняющимся преобладанием.

Своеобразно замечены Марксом и потенциальные деформа­ции, а именно капиталистическая деформация функциональных (технологических) производственных отношений («труд по надзо­ру и управлению», труд в пределах так называемого единичного разделения труда, даже «капитал-функция»).

Но, конечно, в основном «Капитал» суть гомогенная (однородная) теория только чистого эндогенного капиталистического звена («слоя») гра­дации, ибо и снятые, и тем более потенциальные деформации строго Марксом не рассматривались. И еще особо следует подчеркнуть, что, разумеется - никаких «практических предложений», ибо в отличие от сонма публичных, экзотерических воззрений действительная теория дает только скрытый, эзотерический критический язык критической же системы с тощей глубинной тенденцией ее же преодоления (обобществле­ние средств производства при ликвидации доминирующей экс­плуатации и в теории без всяких политических форм этого обоб­ществления). И более ничего (все остальное в этом русле - борения в социально-политической прагматике, сложение уймы обстоя­тельств и пр.). Но потому ж, если революционная теория есть, то все остальное уже тавтология, «ненужное дело».

Итак, на основе «Капитала», где и когда сложились историче­ские обстоятельства, были осуществлены именуемые социалисти­ческими преобразования (правильней, конечно, сказать, «произо­шли», но все ж в социально-политической форме впервые в чело­веческой истории с использованием обеспечивающей теории, с помощью идей «Капитала»).

Следующий эндогенный прорыв сложился как объективная задача в виде нового системного кризиса, кризиса социализма (используем пока лишь рабочую номинальность «измов», ибо иное пока толком и не рассматривалось). Но поскольку действительные успехи современного капитализма (развитого) слепят глаза и страшно примитивизируют мысль не только у обывателя, но и у многих ученых и политиков, следует кратко «отвлечься» от нашего пока «чисто» эндогенного продви­жения.

 

Преодоление (и/или обход) капитализма и следующая эндогенная форма.

При всех достижениях современному капитализму были и ос­таются присуши разрыв бедности и богатства все той же, хотя и, конечно, усложненной, природы: безработица, жесткая конку­ренция (и внутрипроизводственная «административно-командность»), бездуховность (вне шалящих элитных сфер), аморализм погони за наживой, бездомность, стихия рынка (смягченная го­сударством и разросшимися внутрифирменными и некоторыми межфирменными плановыми порядками), кризисы, страх поте­рять работу, нередкие дискриминации в отношении националь­ных меньшинств, иностранных рабочих, неотъемлемая массовая преступность определенного типа и т.д. Но в то же время, по сравнению с объективным негэнтропийным узлом всех событий, пусть даже былым социализмом, практически избавленным от указанных негативов капитализма (хотя и исторически стре­мительно обнаружившим новые собственные негативные явле­ния), современный капитализм высоко адаптивен, производи­тельно революционен, имеет несомненные успехи в гонке куль­тур, что и безнадежно слепит глаза обывателя и иже с ним, тем самым начисто парализует познание. Назовем некоторые причи­ны этих успехов капитализма, но пока и исключительно в их только эмпирическом, «газетном» обозрении (и еще без учета но­вейших тенденций и теорий):

преодоление одиозных форм (плантационное рабство, откровенный расизм, аномальные формы детского труда, длинный рабочий день, и т.д.);

как правило, значительно более богатый культурно-исторический опыт;

жесткость экономического принуждения к труду, высокая ин­тенсивность труда, безоговорочное и весьма сильное господ­ство административных отношений внутри предприятия или, как говорят, «частной бюрократии»;

предсказанное  Марксом высокое обобществление  средств производства в многообразнейших новых проявлениях (роль общественных структур, акционерного и корпоративного капитала, «коллективных» предприятий, ТНК и мн. др.), но в той же доминирующей капиталистической форме;

выгоды, даваемые масштабом всемирного капиталистическо­го хозяйства;

высокая стихийная адаптивность вообще, а в частности, уже изначальное контрприспособление к социалистическим движениям, а затем и широкое использование многих институтов социализма, в том числе в так называемой социальной сфере (так сказать, детсадов как общественного явления до социа­лизма капитализм не знал);

постоянная борьба рабочего класса за улучшение своего положения, компромиссы и гибкость «трудовой тактики» капитала; вообще большие изменения, заметный «размыв» классиче­ской стратификации;

антитрестовская (антимонопольная) политика в эффективном сочетании с использованием всех выгод мощи монополий;

государственно-монополистическое хозяйствование и регули­рование;

огромные возможности капиталистического государства и современных СМИ в манипулировании сознанием масс;

мощные и демпфирующие резкие аномальности действия гуманистических сил, демократических традиций и институтов;

сильнейшая идеологизация, но и в ее пределах относительно высокая свобода легитимной социальной науки;

нараставшие негативные явления современного социализма как «успокаивающий, маскирующий собственные беды фактор.

 

Более того, начало НТР («постиндустриализация»), то есть научно-техническая революция,  в особых формах предоставила капитализму новые адаптационные воз­можности, хотя и не только в успокоительных формах.

Наконец, вся картина на порядок усложняется в контексте понимания неуклонно нарастающих как асимметрий, так и ин­теграции в межобщественных процессах, в глобальных структу­рах социума. Ситуация все более глобализуется. Развитой капи­тализм уже вообще совершенно неправомерно рассматривать без самого смещения капиталистических отношений (форм) в экзогенные (межстрановые). Не только, скажем, США, Велико­британия, Япония, но и почти «социалистическая» Норвегия все в большей степени «эксплуатируют» развивающийся мир. (Это, кстати, означает, что сравнивать социалистические страны с любой отдельной «развитой» капиталистической страной вообще неправомерно.) С крахом же соцсистемы картина еще более ус­ложнилась.

Так известный финский философ и логик Г.Х. Вригт изображает сложившуюся ситуацию в довольно суровых тонах: западная система в одиночестве парит на мировой арене; мы по­лучили «галопирующий капитализм» со спадом и массовой без­работицей на Западе, а также кричащей нищетой и беспорядка­ми в остальном мире; еще менее радует перспектива, грозящая «в конечном счете падением».

Но самое главное, что в движении по ступеням эндогенной логики все это не имеет к сути дела пока ни малейшего отно­шения. И даже правильно понять современный капитализм, не говоря о мировых структурах и процессах, можно только после изучения того, что происходит в кризисном состоянии современ­ного социализма, точнее, «его» линейной формы.

Пока же, с некоторой условностью говоря, будет оставаться именно доминирующей, господствующей «священная» частная собственность на средства производства, и, что бы там ни про­исходило, это будет все тот же лишь адаптирующийся капита­лизм, господство рыночного равновесия, т.е. вполне определен­ная квазистабильная «форма существования», которые в под­лунном мире вечными не бывают.

Ибо именно рынок из сред­ства превратился в цель саму по себе, ибо нет ничего, что вне его; происходит сдвиг даже к «собственно капиталистическому рын­ку» с еще более изощренной эксплуатацией. Как замечает даже от­нюдь не марксистский аналитик Б. Гросс, при любых «новых ус­ловиях» неумолимо действенными остаются «такие фундамен­тальные концепции, как эксплуатация, накопление, классы, при­бавочная стоимость, прибыль...». Но все значительно сложнее, тем более с учетом уже новейших «постин­дустриальных» тенденций перспективы адаптирующегося капи­тализма предстают еще более мрачными, «классовое деление мо­жет стать гораздо более жестким» (В.Л. Иноземцев).

Прежде всего, как и ранее в нашем движении в постижении теории, теоретиче­ское понимание осуществленного эндогенного прорыва в пре­одолении (обходе) капитализма свободно от всех «форм исто­рии», от всех так или иначе сложившихся конкретных истори­ческих обстоятельств обострения противоречий капитализма и реализации революционных прорывов социалистическими пре­образованиями. Теория не история. Преодоление и (или) обход капитализма социалистическими революциями в «негативном» содержании означало ликвидацию узурпации или господства частной собственности на средства производства, их изъятие из ограниченного пользования, т.е. очередной эндогенный шаг обобществления теперь уже основных средств производства и, как следствие, снятие экономических производственных отно­шений. В «позитивном» производительном содержании преодо­ление капитализма означало объективный процесс технологизации (в более видимой общественной форме плановизации) производства. Иначе сказать, после пройденной эндогенной со­циализации (демографизации), территориализации (натура­лизации), товаризации (индустриализации»), преодоление ка­питализма означало следующий шаг приучения общества и лю­дей к плановой дисциплине труда, к коллективной работе в масштабах всего (отдельного) общества, к технологизации про­изводства.

Конечно, уже капиталистическая «фабрика научила пролета­риат» планомерной работе, но это в корне, радикально еще со­всем не то, в сравнении с «научением» всего общества, т.е. с из­менением всех общественных отношений. Но вот эта «фабрич­ная» историческая форма  в эндогенном ряду оказалась из всех форм прошедшей истории самой короткоживущей, крайне бы­стро обнаружила растущие присущие ей «негативные явления» и под давлением развивающихся производительных сил и всей со­вокупности (в том числе внешних) обстоятельств оказалась перед объективной необходимостью преодоления.

Итак, следующий эндогенный прорыв и обозначился в кри­зисном состоянии социализма независимо от того, что в мире еще сохраняются остатки синполитейной первобытности, пле­менные формы, стертое рабство, феодальность, пышно адапти­рующийся капитализм. Но в отличие от рассмотренных ранее эндогенных шагов, как уже реализовавшихся, сейчас это лишь зреющий, «невероятный» (в смысле Шредингера), прорыв, или провал, весьма вероятно всеобщего порядка.

Сложность же дальнейшего продвижения вперед, в познании мира, теории и социализма, в условиях сложившегося экономического догматизма, а равно разбуженных «демократизацией» примитивных и фундамента­листских умонастроений, нарастают как снежный ком. Так что в сущности, обращаясь к современному социализму, даже, если угодно, и рухнувшему, мы ступаем на белое поле всего нашего (и не только) обществоведения (формы рухнули, а паттерны куль­тур в своих основах как были, примерно такими и остаются).